02.05.2023

Обнуление в восточном стиле

Галия Ибрагимова

Зачем президенту Узбекистана понадобился референдум о поправках в конституцию, и сколько еще лет он может оставаться у власти?

А.Ильхамов: Ни в Европе, ни в США Мирзиёева не считают реформатором в полном смысле этого слова. На Западе отмечают определенный прогресс в Узбекистане, не более того.

30 апреля в Узбекистане проходил референдум об одобрении новой конституции. Его официальные итоги очевидны уже сейчас — большинство жителей страны единогласно поддержат обновленный основной закон. Власть обещает, что реформа конституции улучшит жизнь, расширит политические и экономические свободы, закрепит право на свободу собраний.

Впрочем, сами узбекистанцы сомневаются, что после референдума в стране произойдут кардинальные изменения. Свежи еще воспоминания о прошлогодних июльских протестах в Каракалпакстане — автономной республике в составе Узбекистана, жестоко подавленные силовиками. Каракалпаки возмутились тогда, что новая конституция отменят их право на автономию. Причем власти просто поставили жителей перед фактом. Никаких общественных обсуждений не было. Пролилась кровь. Но такой ценой каракалпаки все же отстояли свои права. Статьи об автономной республике вернули в конституцию.

Зачем вообще понадобилось переписывать основной закон? Как власти и общество Узбекистана оценивают прошлогодние протесты в Каракалпакстане спустя год? Что представляет собой режим Мирзиёева в середине своего второго срока? Задали эти вопросы Алишеру Ильхамову — политологу, директору аналитического центра Central Asia Due Diligence.

 — Что не так было с конституцией Узбекистана? Зачем понадобились поправки?

 — Менять под себя конституцию — это вполне рутинная практика большинства авторитарных режимов. Ислам Каримов регулярно правил статьи основного закона, как только подходил к концу его очередной срок. По этому же сценарию идет и Шавкат Мирзиёев. Его второй срок истекает в 2024 году и самое время подумать об обнулении. Новая конституция вроде бы создает новую правовую реальность, а значит, предыдущие годы у власти не в счет. Когда истекут и новые два срока, придумают что-нибудь еще. И так, пока хватит здоровья.

Конституционный суд Узбекистана уже разъяснил, что по новой конституции предыдущие два срока Мирзиёева не будут учитываться и он сможет вновь баллотироваться в президенты. Причем в каждой новой версии основного закона оговаривается, что один человек может быть президентом не более двух сроков подряд. Но ничего не говорится о том, что к концу этого второго срока изменится сама конституция и все можно будет начать с чистого листа. Получается, что между предыдущей и новой версией конституций нет никакой преемственности.

Такие квазиправовые трюки проделывались в Казахстане, России, Таджикистане, Туркменистане. Какую авторитарную страну ни возьми, везде лидеры обновляют конституцию, чтобы сохранить власть пожизненно.

 — Получается, что обновление конституции Узбекистана затевалось в основном для того, чтобы продлить президентство Мирзиёева?

 — Конечно! Главная цель изменений конституции — это «обнулить» Мирзиёева. Для видимости обновили и другие статьи, чтобы усилить аргумент о новой правовой реальности. Чем больше поправок, тем больше оснований говорить, что в стране практически новый основной закон. Если вначале речь шла об обновлении, то сейчас уже говорят о принятии совершенно новой конституции. Чтобы не сильно бросалось в глаза ради чего все изменения, ввели и вполне прогрессивные новшества.

Например, в новой конституции появится статья о соблюдении принципа habeas corpus. Он предполагает, что человека нельзя задерживать более чем на 48 часов без постановления суда. Этот принцип формально уже есть в узбекском законодательстве. В 2005 году был принят президентский указ «О передаче судам права выдачи санкции на заключение под стражу». В 2008 году он вступил в силу. Но Human Rights Watch, проанализировав практику задержания людей узбекскими правоохранителями, заключила, что habeas corpus не соблюдается. Более того, в первые часы задержания многие подвергались пыткам, жестокому обращению, давлению со стороны следствия. С приходом Мирзиёева ситуация немного улучшилась, но практика не искоренена. Если до сих пор этот принцип не работал, то с какой стати он начнет выполняться после включения его в конституцию?

 — Мирзиёев хоть и не отказывался от наследия Каримова, но всячески показывал, что он другой, он реформатор. Как это состыкуется с тем, что в результате он, как и предшественник, мертвой хваткой держится за власть?

 — Мирзиёев никогда не планировал проводить курс демократизации. Даже сами обстоятельства его прихода к власти показательны. Первые выборы в 2016 году, на которых он одержал победу, были совершенно не демократическими. Как и при Каримове, с ним конкурировали подставные фигуры, которые не планировали побеждать. Ничего нового.

Однако, чтобы зарекомендовать себя легитимным лидером в стране и в мире, важно было поменять статус-кво в определенных сферах. Ко всему любой авторитарный лидер дорожит репутацией. В первые годы президентства это позволяет налаживать политическое и экономическое сотрудничество с ведущими странами мира. Тем более имидж Каримова в последние годы был настолько испорчен, что Узбекистан фактически оказался в изоляции. Главы европейских стран под давлением правозащитников просто отказывались с ним встречаться. Мирзиёеву важно было показать, что он другой.

На практике его реформаторство свелось в основном к некоторому ослаблению контроля над СМИ и интернетом.

Пресса стала писать больше критических материалов, но вскоре возобновилась блокировка и цензура. Долгое время уже при Мирзиёеве в стране не работал Skype, блокировались социальные сети.

Кое-какие улучшения произошли в сфере принудительного труда при сборе хлопка. Детский труд был отменен еще в последний год правления Каримова. Потом на Генассамблее ООН Мирзиёев публично признал проблему. Но и при нем ее решили не сразу. Сначала снизили количество школьников, потом студентов, которые привлекались к сбору хлопка. И только через несколько лет полностью отказались от использования принудительного труда вообще.

Ни о каких больших реформах речь никогда не шла. Просто важно было немного расслабить гайки, дать людям вздохнуть и тем самым улучшить свой имидж. В несвободном Узбекистане этого оказалось достаточно, чтобы заработать имиджа реформатора.

 — В новой конституции что-то говорится об обновлении политической системы?

 — Чтобы говорить о политических реформах, надо, в первую очередь, допустить до выборов оппозицию, а не карманных конкурентов. Ничего этого нет. Более того, новая конституция снижает и без того номинальную роль парламента. По старой конституции президент выдвигал премьер-министра, генпрокурора, председателя Службы государственной безопасности (СГБ), а парламентарии должны были утвердить эти кандидатуры. По новой — законодательный орган будет их одобрять. Если «утверждение» означает решение формально суверенной ветви власти, то «одобрение» звучит только как выражение поддержки уже состоявшемуся решению президента. Получается, что только глава государства обладает подлинной властью. Роль же парламента оказывается всего лишь консультативной, но не решающей.

 — Но если даже при Каримове премьер-министра и генпрокурора утверждали, то к чему сейчас эти изменения? Чего опасается Мирзиёев?

 — Мне тоже было непонятно. Я начал разбираться. Единственный вывод — Мирзиёев все еще опасается за власть. Видимо, унаследованные от Каримова политические механизмы недостаточны, чтобы ее удержать. И вот через эти поправки он усиливает авторитаризм и узурпирует у парламента ключевые полномочия. Таким образом, новая конституция просто подрывает принцип разделения властей. Система правления в определенной степени начинает походить на монархическую.

 — Разве что-то угрожает легитимности Мирзиёева?

 — Говоря об авторитарных моделях, следует проводить различие между политической и правовой легитимностью. Политическая легитимность выражается в согласии общества с правлением автократа. Если правитель не справляется с задачами, то его репутация падает. Появляются недовольные. Поэтому авторитарному лидеру важно поддерживать определенный уровень поддержки общества или по крайней мере нейтрального отношения к власти. Без этого его легитимность будет подвергаться сомнению, периодически будут возникать политические кризисы, люди начнут выходить на протесты. В такой нестабильной обстановке удержать власть в долгосрочной перспективе сложно.

Кстати, Мирзиёев уже сталкивался с такими кризисами. Пару лет назад началось незаконное выселение людей из приватизированного жилья. Власти хотели передать участки земли строительным компаниям. Мирзиёев полагал, что это позволит привлечь в страну инвестиции и даст импульс развитию экономики. Видимо, не обошлось без коррупционных схем. Они, в свою очередь, привели к тому, что чиновники перестали считаться с правом частной собственности. Во многих регионах люди начали выходить на улицу. Наиболее громкими были протесты в Хорезме. Чтобы не впускать застройщиков и привлечь внимание общественности, один отчаявшийся человек просто поджег свой дом. Власть увидела в этом сигнал: люди готовы на крайние меры ради защиты собственных прав. Дали задний ход. Но сейчас ситуация повторяется. В новостях из Узбекистана снова появляются сообщения о незаконном выселении из домов. Потом последовали события в Каракалпакстане в июле прошлого года, в декабре возник энергетический кризис.

Такие бесправные действия снижают политическую легитимность Мирзиёева.

Чтобы удержаться у власти, узбекский лидер делает все для максимального контроля над всеми ветвями власти, а главное, над силовыми структурами. Но если передавить с репрессиями несогласных, то получится как с Каримовым. Режим станет токсичным и нерукопожатным. Мирзиёев это понимает, поэтому пытается балансировать между ужесточением и уступками в области прав человека.

Президенту приходится контролировать и правительство. Для этого его формируют не по принципу профессионализма, а на основе лояльности первому лицу. Все узбекские министры — это люди, которым Мирзиёев доверяет лично или они ему чем-то обязаны. Есть в правительстве и молодые технократы, которые осуществляют текущую, бюрократическую работу. Ведь не все, кто лоялен режиму, может похвастаться профессионализмом.

 — Почему все центральноазиатские режимы рано или поздно скатываются к тому, что на ключевые должности в госаппарате назначают родственников? Узбекистан не исключение. Дочь Мирзиёева Саида занимает высокий пост в аппарате президента. Зятья неплохо пристроены. Ведь был же опыт Гульнары Каримовой. Неужели уроки не усвоены?

 — Семья — это тоже способ удержания власти. Президент должен доверять окружению. А кому можно доверять больше, чем родне? Мирзиёев вроде бы доверился мэру Ташкента Джахонгиру Артыходжаеву. Но потом снял его с позором. И дело не только в том, что тот не справился с отопительным сезоном в столице. Видимо, президент заподозрил, что за этим кризисом может стоять сговор внутри политической системы. Артыходжаев мог в нем участвовать. Дочери, зятья, племянники в этом плане надежнее. Вот их и расставляют на значимые позиции, чтобы не допустить сговора элит.

 — Есть версия, что Мирзиёев в отличие от Каримова задумывается о преемнике. Отсюда назначение родственников или молодых технократов на значимые посты в государстве. Как эта версия вяжется с тем, что реформа конституции затеяна как раз для того, чтобы оставаться у власти до бесконечности?

 — Не думаю, что в обозримой перспективе Мирзиёев готовится передать кому-то власть. Не для того затевалась реформа конституции.

Мирзиёеву всего 66 лет, он выглядит достаточно молодо. Думаю, еще лет двадцать он точно сможет позволить себе управлять Узбекистаном.

А назначение родственников и технократов, повторю, необходимо для создания механизма сдержек и противовесов. Лояльные люди нужны, чтобы было на кого опереться в случае кризисов.

 — Какое место в политической системе занимают силовые структуры? При Каримове они фактически захватили власть в стране. А как сейчас?

 — И при Мирзиёеве силовыми играют важную роль. Возможно, не такую как при Каримове. В последние годы правления первого президента Служба национальной безопасности (СНБ) превратилось в государство в государстве. Причем Каримов постоянно подстрекал конкуренцию и недоверие между силовиками, а потом играл на противоречиях. Это особенность большинства авторитарных режимов. Она позволяла главе государства контролировать силовиков и не допускать сговора.

В каримовские времена конкуренция шла в основном по линии СНБ и МВД. Но после событий в Андижане в 2005 году победу в борьбе за доверие президента одержал глава СНБ Рустам Иноятов. Не без помощи этого самого влиятельного силовика Мирзиёев и стал президентом. Но возглавив Узбекистан, новый лидер первым делом отстранил Иноятова от рычагов влияния.

Сейчас силовики стали чуть менее заметными. Но также продолжают заниматься репрессивной политикой. Пока непонятно, возобновилась ли между ними конкуренция. Чтобы уравновесить влияние МВД и СГБ Мирзиёев создал еще и Национальную гвардию. Видимо, все-таки не до конца доверяет СГБ. Слишком уж влиятельной была эта структура при Каримове. Хотя большинство заместителей Иноятова посадили в тюрьму, но на низовом офицерском уровне, возможно, сохраняется какая-то лояльность к бывшим руководителям. Учитывая, что СНБ всегда поддерживали тесные связи с российскими спецслужбами, Мирзиёев, возможно, видит в этом угрозу. Национальная гвардия же подчиняется ему напрямую.

 — А как Мирзиёева и затеянную конституционную реформу воспринимают на Западе?

 — Очевидно, что ни в Европе, ни в США Мирзиёева не считают реформатором в полном смысле этого слова. На Западе отмечают определенный прогресс в Узбекистане, не более того. Повлиять на действующий режим западные страны тоже не могут в силу ограниченного присутствия в узбекской экономике и бизнесе. Тем не менее Узбекистан важен для них с точки зрения ситуации в Афганистане. Ко всему в свете войны в Украине и Европа, и США не хотят, чтобы Центральная Азия попала в зависимость от России. Соответственно со странами региона ведется политика кнута и пряника. Запад не может сейчас передавить с правами человека и пытается балансировать: отмечает улучшения, но говорит и о проблемах. Конечно, там понимают природу узбекского авторитарного режима. И иллюзий, для чего принимается новая конституция, на Западе нет. Но пытаются действовать дипломатически.

 — О реформе конституции в Узбекистане мир узнал после событий в Каракалпакстане. Спустя года есть ли понимание, зачем власть пыталась отменить автономию Каракалпакстана?

 — События в Каракалпакстане отсрочили референдум. Новую конституцию должны были принять еще в прошлом году, но из-за протестов в Нукусе отложили. В стране возник серьезный политический кризис. Власти поняли, что слишком поторопились. Сейчас ситуация более или менее устаканилась. Вернулись к конституционной реформе, слегла ее подкорректировав.

Кризис в Каракалпакстане возник фактически на пустом месте. Власти действовали по принципу — чем больше изменений в конституции, тем лучше. Видимо, под воздействием того, что происходит в Украине и вообще в странах, где есть автономии, решили изменить статьи о статусе Каракалпакстана. Опасались, что в какой-то момент каракалпаки воспользуются своим конституционным правом и заявят о выходе из состава Узбекистана. Наверное, опасались еще и того, что Россия может начать подстрекать каракалпаков к независимости. Но ключевая проблема в том, как власти без каких-либо обсуждений попытались отменить каракалпакскую автономию. Просто поставили людей перед фактом. Такое отношение центра к автономной республике, которая в общем-то не проявляла признаков сепаратизма, вызвало обиду и вылилось в общественный взрыв.

Статус автономной республики играет для Каракалпакстана скорее символическую роль. Правящая там элита все годы независимости контролировалась Узбекистаном. Те, кто пытался в начале девяностых говорить о праве каракалпаков объявить собственный суверенитет, были выдавлены из страны еще при Каримове. И вот сейчас власти поступили очень необдуманно, пытаясь лишить каракалпаков этого символического статуса. Никто не готовил протесты целенаправленно. Эта была спонтанная реакция людей на глупость власти. Режим, как и во время андижанских событий 2005 года, применил силу. Причем, как и тогда, силовики, видимо, получили карт-бланш на применение огнестрельного оружия. По независимым данным, погибли как минимум 77 человек.

 — Бытует мнение, что подавление протестов в Нукусе наоборот пробудило каракалпакский национализм. Действительно ли это так и представляет ли он угрозу режиму в долгосрочной перспективе?

 — Последних каракалпакских активистов, выступавших за выход из состава Узбекистана, выдавили за рубеж в 2000-е годы. Нельзя говорить о том, что их было много или с ними как-то особо боролись. Не оказывали они особого влияния и на общественное мнение каракалпаков. Поэтому говорить, что каракалпакский национализм представлял угрозу безопасности узбекскому режиму не приходится.

При Мирзиёеве в Каракалпакстан стали поступать хоть какие-то инвестиции для улучшения социально-экономического положения. Конечно, едва ли они радикально улучшили жизнь каракалпаков, но острые проблемы были сглажены. Поэтому причин для протестов, если бы не конституция, там не было. А после подавления протестов и показательных судебных процессов над якобы зачинщиками действительно можно говорить о пробуждении каракалпакского национализма. Недовольство в автономии сильно выросло. Сейчас его открыто не демонстрируют, но чувство мести к режиму будет накапливаться.

Republiс